Еле ходят, но быстро бегают. Фельдшер — о тех, кто просит милостыню из-за лени.
Фельдшер сразу узнал этого мужичка. По-спринтерски ускоряясь, мужик стремительно набирал обороты, чтобы успеть на шипящую сжатым воздухом электричку, закрывающую двери. Кто-то из доброхотов придержал ногой закрывающиеся двери, и в последний момент мужик всё-таки успел запрыгнуть в битком набитый людьми тамбур.
Одет он был даже не скромно — бедно. Бедность сквозила во всём. И в рубахе, заправленной в потёртые брюки, привязанные к животу верёвкой, и в кепке очень большого размера, засаленной до блеска, и в котомке через плечо, в которой, по очертаниям, лежало что-то плоское и прямоугольное.
Дребезжащим голосом поблагодарив за услугу, мужичонка стал резво пробираться по ходу поезда, толкаясь и наступая на ноги граждан, матерясь и извиняясь одновременно. Через пять минут он уже пересёк вагон и перешёл в другой.
Постепенно в вагоне стало свободнее. Фельдшер, улучив возможность, тоже вышел из тамбура и плюхнулся на свободное место, надеясь прикорнуть после суточной смены. Первая смена на новом месте работы прошла без эксцессов. Вызовов было гораздо больше, чем там, где он оттрубил на скорой десять с лишним лет. Но и платили здесь тоже больше.
Через полчаса вагон огласил резкий, дребезжащий голос.
***
— Я старый больной человек! — больной давил на жалость, пользуясь той свободой общения с медиками, которую ему любезно предоставила страна. — Я старый больной человек! Я плохо хожу, почти падаю от головокружений. Я должен каждый год ложиться в больницу, но вы меня не лОжите (он сделал ударение на первый слог). В поликлинике вообще бардак! Я вызываю врача — он не приходит! Я иду к хирургу — к нему запись на полгода вперёд! А у меня вены! Мне операцию предлагали!
— Так что ж не согласились, раз предлагали? — уставший фельдшер под вопли больного заполнял карту вызова, пытаясь одновременно и слушать, и не слушать душещипательный монолог.
— Это моё дело, когда соглашаться! — мужчина уже исчерпал тему безжалостной медицины и теперь горестно уставился на стол, заваленный листами печатной бумаги, вырезками из газет и рекламных брошюрок.
— Ладно, — фельдшер поднялся со стула. — Ничего экстренного у вас нет. Обращайтесь к участковому врачу, если что. Всего хорошего.
***
— Граждане! Обращаюсь к вам! Я старый больной человек! Я плохо хожу, почти падаю от головокружений. Я должен каждый год ложиться в больницу, но меня не лОжут (он сделал ударение на первый слог). У меня вены. Мне необходима операция, а без денег мне её не делают. Помогите ради Христа!
Мужчина снял кепку и, выставив её перед собой, пошёл вдоль вагона. Народ подавал неохотно, сказывалась всеобщая тяжёлая жизнь. Но на подходе к месту, где сидели фельдшер и ещё какой-то работяга, в кепке уже лежало несколько некрупных купюр.
— А не пошёл бы ты… — сидящий рядом с фельдшером работяга приоткрыл полусонные глаза. Или морду давно не били?
Попрошайка ойкнул и, прижав добычу к груди, быстро шмыгнул в тамбур. Работяга попытался снова прикрыть уставшие глаза, но потом почему-то передумал, встряхнулся и стал смотреть на однообразный пейзаж, убегавший от нищей провинции в сторону богатой столицы.
— Знаете его? — фельдшер не удержался от вопроса.
— А вы нет? — мужчина оторвался от окна и, кажется, даже удивился. — Его тут все знают. Двадцать лет ходит попрошайничает. Уж какими только болезнями не гордился, а сам здоров как бык. Одноклассник мой. Пятьдесят пять лет. Ни дня в своей жизни не работал.